Танкист-штрафник [с иллюстрациями] - Владимир Першанин

Почти полностью сняли с вооружения немногие уцелевшие легкие танки БТ-7. Хотя несколько штук Т-70 в батальоне еще имелись. Трофейное оружие пришлось сдать, но кое-кто сохранил «парабеллумы» и «вальтеры». Зато на каждый экипаж выдали по одному автомату «ППШ», а командиры рот и взводов вместо «наганов» получили новенькие вороненые пистолеты «ТТ». В бригаде появилось много грузовых машин, в том числе «студебеккеров». Часть «сорокапяток» заменили на 76-миллиметровые пушки «ЗИС-3», о которых отзывались неплохо.

Но если говорить объективно, не хватало много необходимого снаряжения. Например, я по-прежнему не видел зениток, а крупнокалиберные пулеметы стояли на нескольких американских бронетранспортерах, которые поделили между штабом, разведчиками и саперами. Нельзя забывать, что мы только полгода как оправились от крупного отступления, отбросившего нашу армию к Волге. Солдаты моторизованного батальона, входящего в состав бригады, были вооружены в основном винтовками. Автоматы составляли процентов 15–20. Но и двадцать автоматов на роту было совсем неплохо! Плюс станковые и ручные пулеметы.

Запомнились стрельбы новыми бронебойными и подкалиберными снарядами, а также демонстрация захваченного у немцев «тигра». Стрелял я, не буду хвалиться, нормально. Мишенями служили броневые листы, трофейные танки Т-3 и Т-4, хорошо знакомые мне штурмовые орудия «артштурм». К сожалению, и здесь не избежали показухи. Старались ставить к прицелам опытных наводчиков и командиров. Бронебойной болванкой я пробил насквозь лоб тяжелого Т-4 с семисот метров. Подкалиберные снаряды, которыми немцы пользовались давно, мне, конечно, понравились. С шестисот метров я просадил лоб Т-4 вместе со звеньями гусениц, подвешенными для дополнительной защиты. Хотя танк был полусгоревший, от попадания он вспыхнул снова. Его спешно принялись тушить, чтобы не оставить без мишени остальных стрелков. Мы специально сходили глянуть на действие подкалиберных снарядов. Это было сильное оружие. Прямое попадание, как правило, вызывало пожар внутри танка. Я осмотрел броню вокруг пробоины, ставшей от высокой температуры фиолетовой. С горечью вспомнил, как вспыхивали от подобных немецких снарядов наши «тридцатьчетверки». За удачу считалось, если успевали выскочить хотя бы два человека из экипажа.

Выделили горючее — и несколько раз проходили занятия по тактике. Обычно в составе взвода и роты, а однажды действовали все три батальона. К сожалению, стрельб боевыми снарядами проводилось мало. Фогель выполнял упражнения на «удовлетворительно» и «хорошо», а Миша Худяков едва дотягивал до «троечки». Значит, и весь взвод имел по общему зачету «тройку». Меня это задевало. Особенно когда часами занимались изучением уставов, слушали политбеседы, даже строевой подготовкой в лесу занимались.

Изменения произошли в мае. К нам приехала какая-то комиссия во главе с подполковником. Помню, собрали командиров рот и взводов нашего первого батальона и повели на огороженный колючей проволокой участок. Здесь стояли немецкие танки, орудия, многоствольные минометы, а также висели плакаты с изображением немецкой техники. С самого крупного экспоната сдернули брезент. Перед нами был новый тяжелый танк «тигр».

Подполковник подробно рассказал его технические данные. Лобовая броня 100–110 миллиметров производила впечатление, если учесть, что пушки наших «тридцатьчетверок» на дальности полкилометра пробивали 80 миллиметров брони, то есть могли взять «тигр» лишь в борт. Подполковник, видимо, занимал высокий пост и позволял себе высказываться свободно. Он отметил сильную оптику «тигров» и высокую пробиваемость 88-миллиметровой полуавтоматической пушки.

— Скоро вам придется столкнуться с этим зверем, — сказал подполковник. — Как вы сами понимаете, в лоб лучше не соваться. «Тигр» — машина тяжелая, и наши Т-34 вполне способны делать маневр, заходить на скоростях с фланга и бить эту сволочь в боковину. Может, кому приходилось сталкиваться с ними? Говорите смело, без чинов, все, что думаете.

Таранец вытолкнул меня и козырнул:

— Товарищ подполковник, младший лейтенант Волков уже успел повоевать с «тиграми».

— Интересно… расскажите.

Я рассказал, как на окраине Харькова столкнулись с «тигром». Командир взвода Удалов врезал из засады бронебойным снарядом в борт, повредил машину, а мы добили ее.

— Правда, стреляли метров со ста пятидесяти, — добавил я.

— А ты сам куда попал?

— Два колеса пробил. Может, еще куда-то угодил. Стреляли и другие.

— Значит, можно «тигры» уничтожать! — подполковник хлопнул кулаком по броне. — Ну а ваши потери?

— Четыре машины, не меньше, этот гад расшлепал. Из экипажей мало кто уцелел.

Замполит не удержался и сделал замечание:

— Младший лейтенант Волков, не надо сеять панику. Четыре, пять расшлепал! Танкисты гибли геройски, и уж наверняка не четыре танка немец подбил. У страха глаза велики.

Подполковник никак не среагировал на выпад политработника, а Таранец высказал то, о чем думал я:

— «Тигр» — машина сильная, но чтобы в нее попасть, надо тренироваться. Мало снарядов отпускают. Волков, например, точно бьет, а ребята в его взводе в боях не участвовали. Даже на стрельбах кое-как «трояки» вышибают. В бою нервы играют, там автоматизм, набитая рука нужна.

Комбат Колобов недовольно пробурчал про лимит боевых снарядов. Но визит подполковника имел положительные последствия. Когда занятия подходили к концу, он снова обратился ко мне:

— Давно воюешь, Волков?

— С октября сорок первого. Нас, добровольцев, из Саратовского училища через три месяца учебы на фронт отправили, когда под Москвой туго стало. Повоевал, в госпитале отлежал, а затем доучивался. Потом снова воевал.

— И до сих пор младший лейтенант? Пьет, дисциплину нарушает? — спросил он у начальства.

— Да так… — замялся замполит.

Хорошо, что помощника комбрига по разведке не было, который меня в разведку сватал. Тот бы четко доложил, что отказался от чести стать разведчиком, а значит, танкист из меня хреновый.

— Какой у Волкова боевой счет? — спросил подполковник.

Разве замполит помнил, какой у кого из взводных командиров боевой счет? Как и в каждом подразделении, в бригаде имелись два-три «штатных» героя, которых не обходили наградами и званиями. А основная масса часто менялась, люди гибли, попадали в госпитали, да и по другим причинам не годились в число лучших бойцов. У меня за спиной имелись два выхода из окружения и штрафная рота, которая, правда, в личном деле не числилась. Но кому положено, об этом знали из других документов.

— Так какой у этого очень младшего лейтенанта боевой счет? — повторил подполковник.

Ответил Таранец:

— Три подбитых немецких танка, шесть орудий, штук восемь грузовиков и с полсотни фрицев. Три раза сам горел…

Первый раз за все время моей личности уделили столько внимания, и я подумал: «Ну, вот. Может, и орден дадут». Хоть мы и говорили, что не за награды воюем, но все мечтали об орденах и очень гордились, когда их получали.

Орденом меня не наградили. Но недели через полторы командир роты Таранец выстроил роту, зачитал приказ и вручил мне новенькие погоны с двумя звездочками. О медалях и орденах речи не шло. Не та была ситуация. Только что под Харьковом нам ряшку набили — какие тут награды!

А инспекторская поездка неизвестного мне подполковника (наверное, из штаба фронта) немного всколыхнула наше начальство. Нашлись снаряды, а может, прислали дополнительные лимиты, и раза два в неделю регулярно проводились учебные стрельбы. Не пожалели списанных танков, автомашин, просто кусков брони. Мы стреляли бронебойными и осколочно-фугасными снарядами. Выдавали порой не три, как обычно, а пять-шесть штук. Выделили даже подкалиберные снаряды. Эффективная штука, но на меньшем расстоянии, чем обычные бронебойные болванки весом шесть килограммов. Да и повреждения наши бронебойные болванки наносили более сильные, чем стреловидные легкие подкалиберные снаряды. Если грамотно влепишь, то немецкий танк уже не жилец. В общем, каждый тип снаряда хорош на своем расстоянии.

Так проходили недели, закончился май, шел июнь с дождями, грозами и жарой. Мы уже не сомневались, что три месяца относительной тишины скоро обернутся большой заварухой. Битвой, которую позже назовут Курской. С которой начнется уже необратимый путь нашей армии на Запад.

Пока же мы ничего не знали о будущем сражении, и жизнь на переформировании шла своим чередом. Довольно однообразная, но лучше так, чем со смертельными приключениями на войне. Усилили караульную службу. Из нарядов и патрулей мы не вылезали. Потом в связи с боевыми стрельбами и учениями количество нарядов уменьшили. Проходили ночное вождение. Не обходилось без ЧП.